На КПП «Турецкий вал» по дороге в Крым 9 марта 2014 года задержали два автомобиля. В одном были активистки «Автомайдана» Александра Рязанцева и Екатерина Бутко.
Во втором – журналист Елена Максименко, фотограф Олесь Кромпляс и водитель Евгений Рахно. После задержания все пятеро исчезли. И в течение трех дней родственники, друзья, знакомые и просто неравнодушные занимались их поиском. История закончилась хорошо. Ребята нашлись.
Сегодня получилось поговорить с Катей и Шурой о том, что же произошло. Для этого приехала в штаб «Автомайдана» в Украинском доме. Удостоверения прессы, чтобы попасть внутрь, недостаточно.
Шура Рязанцева встречает на входе и проводит через охрану, сама делает мне чай. Ее знают все. Здороваются. Появляется Катя Бутко. Она – пресс-секретарь организации. Успеваю произнести «Поговорим?»
Но девочек снова «крадут», правда, только на полчаса – французское телевидение. В ожидании интервью наблюдаю за работой штаба. На доске имена дежурных, женщина рядом аккуратно отвечает на звонки. Работа кажется слаженной. Между делом обсуждают новости, которые транслирует экран телевизора на стене.
Сегодня в Крыму появились первые жертвы. Все заметно переживают. Девочки, наконец, возвращаются. Подробно вопросы задавать не приходится, с готовностью все рассказывают сами.
– Почему вы ехали в Крым?
Шура: – В Крыму у меня живут родители, хотела проведать, переживала. Еще хотели увидеть все своими глазами. Информация разная, и мы, как представители «Автомайдана» и просто люди, хотели видеть правду.
Также везли поддержку – безобидные письма обычных девчонок Майдана, адресованные украинским солдатам в Крыму, украинский флаг с написанными на нем посланиями девушек, обцелованный накрашенными губами, надушенный духами.
– Что произошло?
Шура: – Мы подъехали к границе без всякого волнения, потому что моя машина зарегистрирована по месту прописки – в Крыму. Номера крымские. Я там родилась. Женская машина. Да и смешно подозревать, что девушки будут везти что-то запрещенное.
При въезде у меня попросили документы, открыть багажник. Пока открывала, услышала нецензурную лексику из серии «Оп-па!», как будто что-то нашли. Один из боевиков вытянул из рюкзака тот самый флаг. С этого момента все и началось.
– Кто из боевиков? Каких сил? Кого вы успели увидеть, когда подъехали к границе?
Шура: – Когда подъехали, увидели представителей местной самообороны, не ГАИ, не пограничников. Следом начали сходиться другие персонажи: «Беркут», казаки, военные. Практически все в балаклавах. Солдаты без опознавательных знаков, но с прикрепленным на груди небольшим флагом РФ.
Дальше переставили машину. Нас поставили на колени под дулами автоматов.
Периодически подходили, оскорбляли, матерились. Забрали телефоны, ноутбуки. Как варвары доставали из машины каждую вещь, разбирали, будто конструктор «Лего», издевались при этом, одежду прикладывали к себе, мерили, смеялись, все комментировали.
Когда вскрыли наши ноутбуки и телефоны, началось самое «интересное».
– Кто вскрыл?
Шура: – Был человек, не понятно, к какой силе относился, он у них, видимо, занимался IT.
После отвели нас в палаточный городок. Там мы увидели женщин тоже.
Катя: – Поставили нас в какой-то ров…
– Ров?
Шура: – Там трава росла, такой естественный ров, как будто коровы лежали. Там еще стояли лавки. Неподалеку что-то вроде полевой кухни, палатки. Один БТР.
– С номерами?
Катя: – Этого не было видно.
Шура: – Катю били прикладом по бокам. Ударили по колену. Угрожали его прострелить. У меня в ноутбуке обнаружили фото татуировки «Небесная сотня» и мой последний пост. Ходили, читали его вслух.
– Вы при этом стояли в этом рву?
Катя: – Мы сидели в нем.
Шура: – А потом меня отвели, потому что у меня случился предэпилептический приступ, начала заходиться. Даже принесли успокоительное.
Катя: – Капли какие-то.
Шура: – Но дальше та женщина, что давала капли, – тягала меня за волосы. Получилось, что нас с Катей немного разделили. Я была на лавочке возле этих женщин. А Катя – в окружении мужчин.
– Катя, расскажи подробнее?
Катя: – Женщины ко мне не подходили. Среди мужчин был «Беркут», самые злые, нападали, кричали. Ко мне подошел, судя по всему, один из их начальников, все его слушались. Он был с таким большим кинжалом и сказал: «Я коллекционирую уши. Какое тебе отрезать – левое или правое?»
После этого взял язычки на моих кроссовках и отрезал оба. После приказал остальным сложить все наши документы в пакет и сжечь. А нас сначала пустить «по кругу» а потом расстрелять. Но у Саши случился припадок, плюс среди захватчиков было пару человек, которые как-то пытались нас защитить. Был человек, который сообщил, что занимается разведкой. Он сказал, что женщин бить нельзя, что будет нас защищать.
Шура: – А за это вы меня проведете на Майдан, – сказал он.
Катя: – Он сказал – тех троих – туда (ребят из второй машины, – ред.), а для этих у меня другая миссия. Говорил, что «много чего» сделал накануне. Потому его должны послушать. И будет просить, чтобы нас отпустили с ним в разведку. Что с нашей помощью он пройдет на Майдан. При этом он говорил, что парней будет жестко бить. И бил.
Шура: – Да, тут же демонстрировал, как именно жестко.
– Он тоже из «Беркута»?
Катя: – Нет, было похоже, что из спецслужб. Сначала был в маске, а потом, когда нас отвели в подвал, – уже без. Кроме того, среди них был русский офицер, который несколько раз подходил и говорил: «Спалились, что с Майдана, теперь говорите, как есть!»
Там еще было несколько российских солдат. Все они рассматривали паспорта, что-то пытались говорить. Беркут приходил с побоями и угрозами, а эти общались.
– А какую информацию о Майдане они хотели получить?
Катя: – Чтобы мы признались, что мы оттуда, рассказали о нем. Во рву сидели мы очень долго.
Шура: – Нас задержали в половине третьего. А в самом рву провели часа три. Было очень холодно, даже морозец немного.
Катя: – Шура была без куртки. И мы просили какие-то теплые вещи. Они нашли мою жилетку без рукавов. Одели ее на Шуру, но, так как у Шуры были связаны руки, жилетка постоянно слетала. И из-за того, что она слетала, даже те, кто нам помогал, начинали злиться, потому что им приходилось все время ее накидывать.
Шура: – Когда они рассматривали мои татуировки, они мне практически порвали кофту, задирая ее.
– Руки связали вам обеим?
Катя: – Да.
Шура: – Каким-то жгутом.
Катя: – Шурины татуировки они видели до этого, и решили посмотреть, нет ли их у меня. Я сказала, что нет, но была в лыжной куртке с пришитыми к рукавам полуперчатками. И они требовали показать руки, хотя сами их связали по рукавам, и физически это сделать было невозможно. Тогда они ножом разрезали куртку и убедились, что татуировок нет. После этого нас повели в подвал.
Шура: – На этом КПП раньше стоял патруль ГАИ, осталось двухэтажное здание. Нас повели в подвал этого здания. Там мы были явно не первыми. Видны прострелы, следы крови. Какие-то остатки вещей. Отвели туда нас всех пятерых. Поставили на колени лицом к стене. Руки оставались связаны. Периодически подходили и били нас ногами или дубинками по бокам.
Катя: – Там к каждому отдельно подходили и спрашивали данные: – имя, фамилию, место работы, цель поездки в Крым.
Шура: – Через какое-то время я услышала, что приехал отец. Я сначала в это не поверила, думала, нас сейчас выведут и начнут расстреливать. Чтобы удостовериться, что приехал действительно мой отец, я попросила русского солдата спросить девичью фамилию моей мамы. Он через минуты три вернулся и сказал: Шаповал. Это фамилия моей мамы.
Тогда я заревела, испугалась, хотела выбегать из подвала, стало все равно, кто вокруг, этот беркут и все остальные… Российский солдат меня и Катю вывел на улицу, чтобы нас отпустить.
Катя: – Даже развязали нам руки.
Шура: – Это напоминало блокбастер о беженцах: закат в поле. Солнце светило прямо в глаза. Нас вывели. Стоял мой отец, моя мама. Я плакала, начала заходиться. Когда это происходит, у меня ненормированное дыхание и возможен приступ эпилепсии. Мама очень волновалась.
Начались даже переговоры по поводу моей машины. И вдруг в конце поста в нашу сторону побежал российский солдат с автоматом, стреляя вверх, в воздух, стал кричать: «Назад! Куда?! Не было команды освободить!» После чего нас отвели назад.
А дальше посадили в Камаз. И в чем были, без вещей, повезли куда-то. Изначально конвоем должен был быть «Беркут». Но этот российский солдат, который нас хотел отпустить, помогал нам, во время приступа дал мне кубик сахара (это спасает при эпилепсии), поехал с нами, развязал нам руки.
Пытался согреть, пряча их под свой бронежилет. Дал мне пачку сигарет, сказал, что она мне пригодится. Закуривал мне сигарету.
– Сколько вы ехали в этом Камазе?
Шура: Часов шесть.
– Кто еще был с вами?
Шура: – Олесь, Женя, Лена, мы с Катей и двое военных. Пока нас везли, было очень холодно. Я порой думала, что нас привезли чуть ли не на плато Ай-Петри, в маленькое окошко казалось, там лежит снег.
– У российского солдата были опознавательные знаки? Сколько ему лет?
Шура: – Около сорока пяти. Знаков никаких.
Катя: – Думаю, меньше, около сорока. Он шесть раз герой звезды. Воевал в Афгане, Чечне, Абхазии, Осетии…
– Это он рассказывал?
Катя: – Да. Сказал, что ничего не скрывает. У него все время было открытое лицо. Сказал, что его зовут Влад, что воевал.
Поскольку ехали долго, и он пытался нас как-то успокоить, много говорили о горах, говорил, что пять-шесть раз за год поднимается на Эльбрус. Пытался успокоить нас, беседуя на отвлеченные темы.
Шура: – Мы приехали на гауптвахту военной тюрьмы на территории Российской Федерации. Минут пятнадцать ждали в кузове, пока снаружи советовались, куда нас определять. Дальше вышли, нас построили вдоль тюремной стены лицом к ней. Сказали не поднимать голову. Руки были за спиной. Так простояли около двух часов. Парни дольше.
Было страшно. Вокруг ходили только в масках, ни одного лица. О чем-то шептались за спинами и все время специально щелкали затворами автоматов. Думала, нас расстреляют. Мы плакали. Дрожали от холода. И нас зачем-то спрашивали: «Страшно? Холодно?» Потом завели внутрь. И я прошла все этапы принятия в тюрьму. Раздели. Осмотрели.
– Женский персонал?
Шура: – Да, женский, в балаклавах. Взяли анализы, все снимали на камеру. А дальше поочередно одного за другим вызывали на допросы. Я проходила у них как суперрадикал-националист.
Из-за татуировок.
Из-за плисовой клетчатой рубашки и тех вещей, что у меня нашли, и картинок в телефоне. Говорили, что я PussyRiot и представитель движения WhitePower.
– А что нашли у тебя в телефоне?
Шура: – Фотожабы, фотографии в память о человеке, который спас мне жизнь, какие-то патриотические снимки, которые просто греют душу. Фото с наших акций.
Просто хронологию переживаний того, что произошло с нами за последние месяцы.
– На допросах говорили о Майдане?
Шура: – Говорили, что я там убивала людей, о том, пичкают ли наркотиками, пила ли там чай.
Еще позорили и шантажировали меня: «Как ты, крымчанка с такой родословной, такой семьей, такими дедушкой и бабушкой, позоришь всех?! Бандеровка!»
– Допрашивали работники ФСБ?
Шура: – Не могу точно сказать, их удостоверений я не видела. Но предположить могу, что именно они.
– Катя, расскажи, что было с тобой с момента прибытия в тюрьму?
Катя: – Нас поставили к стене. И там было настолько холодно, что начинало трясти. Возле меня был Олесь Кромпляс, так как его сильно побили, он был без штанов и белья, с заметным сотрясением, он чуть не падал ко мне на плечо. К нему подходили, ставили ровно.
И ко мне тоже, спрашивали, что со мной. Я отвечала, что холодно. Тогда говорили еще ждать.
– Кто подходил?
Катя: – Солдаты, в балаклавах, с оружием. Через полтора-два часа меня завели внутрь, там было две женщины, которые сделали полный осмотр. Даже проверили вены, пересмотрели все вещи, взяли тест на наркотики и завели в камеру. И ближе к трем часам ночи вызвали на допрос.
– Вас поселили в одиночные камеры?
Катя: – Да, я три дня никого не видела, только слышала. Причем, все время думала, что сзади Лена, а впереди – Шура, а оказалось наоборот.
– Что было на допросе?
Катя: – Я была очень сонной. Спрашивали, куда, зачем ехала. Лежала небольшая кучка из наших компьютеров и телефонов. Попросили выбрать свой. Пытались включить, но у меня все было разряжено.
Телефон все-таки включили и сразу же начали звонить люди, им пришли сообщения, что я снова на связи. Телефон звонил без остановки, они не отвечали. И я уже попросила отключить, потому что трудно было все время слышать этот звонок: «Либо дайте мне ответить. Либо ответьте сами!»
Благодаря включенному телефону друзьям удалось определить моё местонахождение. Все время забывали выключать телефон, и довольно часто можно было определить, до квадрата, где он. Это, мне кажется, помогло людям в наших поисках.
Я стала просить позвонить маме – Шурины родители видели ее, а мои ничего обо мне не знали.
Еще меня почему-то попросили написать на бумаге имя, фамилию, дату рождения, данные родителей. Может, это стандартная процедура. Я не в курсе. Решила, если они хотят, буду говорить. Выразила свое мнение, признала, что Майдан стоял и стоит, что была на нем.
Сказала, что результат, который мы получили – то, что делает «Батькивщина» – меня не устраивает. Когда они это услышали, кажется, стали чуть-чуть лояльнее.
Я много об этом говорила и действительно говорила то, что думаю, как считаю. Они были удивлены: как так, я стояла, а теперь критикую какие-то моменты. Но я объясняла, что стояли не ради того, что происходит сейчас.
Что мы 23 года действительно забивали на Крым. И нынешние события были ожидаемы. Что людей не слышат, они вынуждены были выйти. И в Крыму происходит то же самое.
Они слушали, реагировали – а дальше отправили меня в камеру. И я снова легла спать. Утром принесли поесть какую-то странную кашу и дальше целый день ничего не происходило.
– Что ты делала? О чем ты думала, находясь в камере?
Катя: – В основном я спала. Наверное, из-за стресса и безвыходности ситуации. Просыпалась, когда приносили еду, либо попросить воды. Они сразу ответили на вопрос, как долго будут меня держать: «Когда все скажешь, тогда отпустим! Убивать не будем. Все зависит от тебя».
Так прозвучало на допросе, а после целый день молчали. И это меня немного напугало. Хотели что-то услышать – и исчезли. Не стенам же говорить.
Но никто не приходил, только приносили еду. И один раз занесли шоколадку. Еще и шоколадку «Рошен». Такой неожиданный момент.
После пришел начальник. Меня перевели на некоторое время в другую камеру, как оказалось, Шурину, пока она была на допросе. Я слышала, что в моей камере что-то происходит. Когда вернулась, увидела, что они сняли все крючки, зеркала, забрали ремень и шнурки. И снова на вопрос, когда отпустите, сказали: «Когда все скажешь».
Тогда попросила что-нибудь сообщить маме, сказали: «Позже». И я вдогонку попросила передать тем ребятам, чтобы вызывали на допрос, раз хотят что-то узнать.
Через часа три меня вызвали. Очень долгий допрос – настолько, что снимали все на видеокамеру, и у нас был перерыв, потому что в ней села батарея.
Во время допроса прошлись по всем моим контактам и сообщениям. Читали и комментировали каждую смс, спрашивали: «Кто это? Кто это? Кто это?» Всю революцию у меня был другой телефон. Но, после случая в Крепостном переулке с 22-го на 23-е, когда «Беркут» напал на нашу машину, телефон пропал.
Соответственно, в новом было мало всего записано. Плюс на КП забрали карту памяти. Осталась только сим-карта. Сохранилась контактная книга и смс.
Так как я пресс-секретарь, они увидели большой список журналистов, причем, все подписаны – и «5 канал», и «ТСН», много иностранцев.
Кроме того, у меня тоже есть удостоверение журналиста. Они его видели. И считали меня не только активистом, но и журналистом. Спрашивали: «Что ты напишешь теперь? Ты же ничего в Крыму не видела!»
Рассказывали, что все стабильно, все хорошо, люди живут обычной жизнью. В том месте, где меня держали, это звучало сюрреалистично.
Отвечала им, что приехала действительно посмотреть, все ли нормально, как живут. Они начинали жаловаться на «5 канал», что показывают только одну сторону. В какой-то мере я с ними согласна: «5 канал» стал похож на «Интер», только наш. И даже пообещала по возвращении набрать редактора и сказать ему об этом.
Еще они вытащили из компьютера списки людей «Автомайдана», спрашивали про идеологию, финансирование. Очень хотели связать «Автомайдан» с огнестрельным оружием. Я отвечала – нет, мы этим не занимаемся. Пыталась донести, что мы против насилия.
– Следователи были в масках?
Катя: – Три дня в тюрьме все были в масках. Все до единого. Когда вызывали второй раз на допрос, сказали: «О тебе шумят во всех новостях, тебя ищут».
И мне кажется, что это отчасти сыграло свою роль. В какой-то момент пообещали, что отпустят и даже очень постараются сделать мне некую экскурсию по Севастополю, возможно, при участии какого-то телеканала.
На следующий день разбудили, спросили, готова ли к экскурсии, и вывезли в Севастополь. Вместе с севастопольским телеканалом в лице оператора и журналиста.
– Что за канал, не помнишь?
Катя: – «Севастополь». Так и называется.
– Оператор и журналист без масок? Смогла бы узнать их после?
Катя: – Конечно. Нас сопровождал один из следователей, который оставался в маске. Меня везли по Севастополю и говорили: «Смотри: вот флаг России на здании СБУ, они его повесили сами. И на машинах флажки тоже сами вешают. Мы не просили. Видишь, все спокойно, все хорошо!»
– Другим ребятам экскурсию не делали?
Катя: – Нет, только мне. И после парень в маске сказал, что останется в машине, чтобы не пугать, а я с журналистами могу выйти на Нахимова и поговорить с людьми.
– Ты была в той же одежде, что и при задержании?
Катя: – Я была в той же одежде, порезанной, три дня после непонятно чего. Представляю, выглядела странно. Но, из-за того, что со мной были журналисты, которые, правда, не снимали то, что я спрашивала, люди останавливались.
Естественно, что в Севастополе люди говорили мне: «Да, Россия, стабильность». Журналисты тоже со мной ходили и повторяли: «Видите, у нас все за Россию!»
– Ты предпринимала попытки попросить о помощи проходящих людей?
Катя: – Я понимала, раз они сделали мне эту экскурсию, то отпустят. А просьбы о помощи означают, что я бросаю остальных ребят. Думала о побеге. Но понимала, что с собой у меня ничего нет – ни паспорта, ни денег, ни телефона. Да еще и подставлю остальных. Потому от этой идеи отказалась.
На набережной было ужасно холодно. Решила спросить последнего человека и уходить. Останавливаем прохожего, а он оказывается гражданином РФ, который говорит: «Нет! Ни в коем случае Крым не должен идти к России! Это деспотия и диктатура. Украина должна идти в ЕС. Я был на Майдане».
На том и закончили.
Журналисты потом еще записали интервью со мной. Не знаю, вышло ли оно где-то. И после этого отправили обратно в тюрьму.
А через часа три всех вывели. К нам приставили морпеха без маски, который сказал, что его функция нас защищать от «Беркута», от риска в Бахчисарае, и вывезти в континентальную часть целыми и невредимыми.
«Беркут» уважает российских солдат, но не слушается. И морпех сказал, что, если что-то с «Беркутом» пойдет не так, он попытается спасти нам жизнь. И после еще с двумя солдатами-срочниками российской армии мы поехали домой.
Проезжая Бахчисарай морпех сказал: «Тут могут быть теракты. Потому я смотрю вправо, ты влево, ты прямо, а вы слушаете только меня, и, если что случается, – их двоих».
– Террактов опасались в местах поселения крымских татар под Бахчисараем?
Катя: – Да, там какое-то КП, и они думают, что там должны стрелять. После мы приехали на КПП, где нас задержали изначально.
Там морпех оставил нас внутри минивена, в котором мы ехали из Севастополя, сказал закрыть двери, и пошел пытаться отбить наши машины. «Беркут» стал сходиться к бусу.
Ребята сказали: «Опускаемся на пол. Нас могут застрелить, что угодно». А я отвечала: «Да нет же, вот она, граница. Мы почти дома. Нельзя терять надежду. Столько пережили, и тут за сто метров…»
В итоге морпех отбил наши машины, дал сумку с вещами и снял на камеру, всё ли вернулось – паспорта, компьютеры телефоны, даже ремень. Все вернули.
Но то, что оставалось в машинах, было украдено полностью. Ни одной вещи. Забрали даже брелок от ключей. Все личные вещи, рюкзаки, деньги – абсолютно все. Морпех сел пассажиром во вторую машину. И поэтому «Беркут» нас пропустил.
Морпех довез до КП, вышел, а мы поехали домой.
Было очень приятно увидеть наших солдат на украинской границе. Украинские пограничники узнали нас, видели по телевизору. Дальше доехали до Херсона, а там нас встретили друзья из «Автомайдана», дали деньги, бензин. И вот, мы тут.
После нас границу в Армянске закрыли полностью.
– Как оцениваешь свое состояние сейчас? Проходили какую-то экспертизу? Консультировались с психологом?
Катя: – Времени не было. Только к невропатологу дошла, потому что меня били.
– Побои не снимали?
Катя: – Нет. Помощь предлагали. Но мне кажется, что помощь не нужна.
– Правильно ли я поняла, из всех сил в Крыму, с которыми приходилось сталкиваться, самыми адекватными были российские солдаты?
Катя: – Да, потому что они отправили туда бывших офицеров, которые много служили и являются при этом хорошими психологами, могут поговорить, убедить.
Говорили нам: «Мне не нужно бить, через полчаса разговора ты сама все скажешь».
Беркут, наоборот, пугает, лупит. Они абсолютно не контролируемы, даже русскими солдатами. Они нереально злые, в них много ненависти. Избиение и так было их методом, знаю это по своему опыту – а тут они совсем озверели, ожесточились. Они думают, наверное, если выслужатся, им дадут российские паспорта или что-то в этом роде.
Тут и месть, и обида, что их все бросили, и надежда на привилегии от России. В Украину им путь закрыт.
– «Беркут» был севастопольским?
Катя: – Наверное, да, многие говорили об этом. Я точно не знаю.
– После того, как вернулись в Киев, не было желания уехать куда-то, отдохнуть, переключиться?
Катя: – Сначала были встречи с послами, потом спокойный день, полный работы, а вечером узнали, что ребята пропали. И мы включились в их поиск. Некогда отдыхать.
На данный момент в Крыму около четырнадцати пропавших. О некоторых ничего не слышно уже более недели.
Сегодня утром отпустили 7 заложников. Судьба остальных пока неизвестна.
Источник: http://life.pravda.com.ua/person/2014/03/20/159019/
Дата публикации на источнике: 20.03.2014
Автор: Мириам Драгина
Крымчане, желавшие победы Майдану, грустят оттого, что у них украли революцию и победу. Но они не понимают другого – теперь они сами могут стать революцией. Только для России. Сами того не желая.
Абсолютное большинство моих друзей убеждены, что присоединение к России для Крыма – это спасательная шлюпка с тонущего украинского корабля. На их фоне практически не слышны голоса тех, кто уверен, что Крым только что купил билет на «Титаник». Логика пессимистов проста: они считают, что этот шаг не избавит полуостров от «майдана». Более того – это обречет его пережить новый Майдан – на этот раз уже российский. Только, в отличие от Киева, «небесной сотней» тут дело не закончится. Будут «небесные тысячи». И для каждой баррикады – свои собственные.
И речь сейчас не о каком-то «экспорте революции». Потому что «майдан» – это ни что иное, как обретение улицей субъектности. Когда противоречий так много, что хитрые «разводки» верхов уже не работают. Когда стороны понимают, за что они сражаются, когда нет «нулевых вариантов» и не остается пространства для компромиссов. А риски от присоединения полуострова вовсе не сводятся к банальным санкциям. Куда важнее то, что крымский кризис может изменить всю российскую внутреннюю повестку.
Появление российских солдат на улицах полуострова было землетрясением, которого мы пока еще не ощутили. Большие объекты реагируют с задержкой – в крупных масштабах она может достигать нескольких месяцев или даже лет. Но пауза не значит, что камни не сорвутся, что трещины не прорежутся и что вулканы не проснутся.
Потому что все последние двадцать лет в России само слово «русские» было табуированным. Его не произносили с телеэкранов, заменяя безликим «россияне». Термином «русские» лишь время от времени позволяли злоупотреблять Жириновскому, который своей риторикой уничтожал право на то, чтобы русский национализм выползал из коричневых штанишек маргинальности. Россия как бы была, а русских как бы не было. Вместо него был «многонациональный народ Российской Федерации». Татары были. Башкиры существовали. Чеченцы, ингуши, ханты-манси – тоже. Русских – не было. В публичном пространстве.
И тут внезапно появляется Крым. Который сперва накормили войсками, а затем отторгли от Украины на том простом основании, что там живут русские, которых надо защищать. Столь демонстративная «защита» этнокультурно близких крымчан обязательно будет воспринята как сигнал. Почитайте всех тех, кого принято называть идеологами русского национализма, и вы поймете – все происходящее воспринимается ими как новая реальность. Реальность, в которой нет больше табу на слово «русские» и запрета на тему «русских» – обиженных и оскорбленных по итогам раздела советской многосемейки по национальным квартирам.
В Кремле этого не могут не понимать и оттого так старательно все штатные спикеры пытаются транслировать мысль о том, что речь идет не о защите русских, а о борьбе с фашизмом. Ведь «борьба с неонацизмом» – абсолютным злом – это то сражение, в котором принимают участие все, вне зависимости от национальности. Бороться с нацистами удобно, потому что есть объект борьбы, но нет и не может быть конкретного субъекта борьбы, ведь противостоять злу по логике должен любой здравомыслящий человек.
Но факт в том, что в Украине нет никакого неонацизма. То, что происходит в стране – это абсолютно естественное формирование украинской политической нации, которая не равна этническому национализму. Которая сплотилась в борьбе против золотого батона и социального беспредела. Можно оставаться внутри медиадискурса и твердить насчет «злобных бандеровцев» и инфернального зла. Можно подняться над дискурсом и обнаружить закономерность происходящего. Любая политическая нация естественным образом формируется за счет противостояния внешнему врагу (Кремлю), внутреннему врагу («совку») и попутно формирует свой собственный национальный миф и героический пантеон («Небесная сотня»).
Москва не называет вещи своими именами, потому что если произнести словосочетание «украинская нация», то рано или поздно придется вести речь и о «русской нации». Будить националистического дракона в России элиты не хотят. Проблема лишь в том, что от них сегодня зависит уже не так уж и много. Тема борьбы за права русских в Крыму и в Украине так глубоко окопалась в российском дискурсе, что, скорее всего, 4-го ноября в День народного единства мы увидим уже не триста человек на марше в Люблино, а 200 тысяч на Манежной площади.
Крымский вопрос может стать канистрой с бензином в тлеющий костер русских национальных настроений. Если он вспыхнет, то придется менять всю архитектуру внутренней российской повестки. Пускать националистов в парламент, учитывать их требования, отвечать на новые запросы. Нельзя не реагировать на повестку, если ее диктуют пассионарные миллионы. А национализм всегда пассионарен.
И русский национализм точно так же будет отстраиваться от внешних и внутренних врагов, как это делает национализм украинский. Разве что на первом месте в этой повестке будет вопрос трудовых мигрантов из Центральной Азии – ограничение или запрещение их въезда на территорию страны. Но проблема современной России в том, что она не может отказаться от приема выходцев из бывших советских республик. И дело даже не в том, что они являются основой для сверхприбылей. Все куда серьезнее.
Представьте себе ситуацию, в которой мигранты из Центральной Азии вынуждены вернуться обратно в Узбекистан, Таджикистан и Киргизию. Все эти страны одномоментно получают несколько миллионов трудоспособных молодых людей. На родинах которых – насквозь коррумпированные режимы, заблокировавшие какие-либо социальные лифты и пространство для персональных карьер. В исламском мире есть лишь одна сила, которая борется с коррумпированными сословными режимами, не знакомыми с принципами социальной справедливости – коллективная «аль-каида». Депортация мигрантов из России фактически означает предоставление социальной базы для уличной исламской революции. И тогда Россия через 5-10 лет обнаружит на своих южных границах сразу три новых Афганистана.
Присоединить Крым – значит создать почву для русского национализма. Повестка русского национализма означает отказ от труда мигрантов. Депортация мигрантов создает риск развития исламского фундаментализма.
Говорят, что когда «Титаник» столкнулся с айсбергом, первые два часа ничего не предвещало беды. На верхних палубах пассажиры из кают первого класса даже играли отколовшимися от льдины кусками в импровизированный футбол. Когда Крым говорит о нежелании жить в Украине, его можно понять – никто не может с уверенностью говорить о том, какая судьба постигнет страну в ближайшие годы. Но когда схлынет патриотическая эйфория – придет время разбираться и в том, какое будущее ждет Россию. И у меня нет уверенности, что мы обнаружим ту картинку реальности, к которой давно привыкли.
Источник: Новый регион
Источник: http://hvylya.org/?p=101394
Дата публикации на источнике: 19.03.2014
Автор: Павел Казарин
В такой же весенний день 17 марта 23 года назад прошел референдум о сохранении Советского Союза, распад которого президент Владимир Путин считает главной геополитической катастрофой ХХ века. Символично, что в его годовщину мы подводим результаты крымского референдума, от которого до конца современной (и пока еще «стабильной») России может остаться не намного больше времени, чем от прежнего референдума до конца СССР.
Нет сомнения, что референдум в Крыму даст положительный ответ на вопрос о присоединении Крыма к России. Практически наверняка «просьба трудящихся» будет удовлетворена — российский парламент давно превратился в полный аналог Верховного совета брежневского Союза. Но что может последовать за этими событиями?
Российская Федерация середины 2010-х годов — это не СССР начала 1980-х. В 1980 году объем экспорта не превышал 2,6% ВВП. Инвестиции составляли 33,4% ВВП, и все они обеспечивались за счет внутренних источников. Доля импорта из-за пределов соцлагеря составляла менее 1% промежуточного и конечного потребления. В стране использовалось 82% добывавшейся нефти. Не существовало ни трансграничных инвестиций, ни фондовой биржи. Доллар и его курс были абстрактными понятиями.
В 2013 году объем российского экспорта составил 25,6% ВВП, а инвестиции — менее 20%. Доля импорта по десяткам позиций товарной номенклатуры превышает 50%, а по некоторым приближается чуть ли не к ста. Две трети добываемой в стране нефти идет на экспорт. За границу выезжает 15—16 млн человек в год, более 3 млн имеют виды на жительство в зарубежных государствах. Капитал может свободно уходить из страны — и делает это в возрастающих объемах. Колебания курса валют ощущает каждый россиянин.
Поэтому экономика, несомненно, скажет свое слово в этом процессе.
Цена проекта «Крым»
Вознамерившись «восстановить историческую справедливость», отторгнув Крым от Украины, Кремль вряд ли считал прямые расходы на этот проект. Между тем принятый в январе 2014 года бюджет Республики Крым должен был наполняться дотациями из Киева на 64%.
Значит, при украинских пенсиях и пособиях на содержание этой территории требуется более 200 млн долл. При российских размерах социальных пособий цифра вырастет как минимум втрое. Плюс инфраструктурные расходы — еще около 2 млрд долл. в год.
Приток туристов в Крым в ближайшие 1—2 года уменьшится в разы, значит, дыра в бюджете вырастет. Полукриминальные элементы, пришедшие к власти на полуострове, будут заинтересованы в еще больших дотациях. Следовательно, Крым обойдется Москве в 4—5 млрд долл. в год. Но это не проблема, это только начало проблем.
Россия, аннексируя Крым, начинает пересматривать границы в Европе, и причем не такие, которые существовали только де-юре, как между Грузией и Россией по реке Псоу, но и такие, которые никто не оспаривал. Это приведет к ответу со стороны Запада. Конечно, никто не введет войска НАТО в Донбасс, но последствия нельзя недооценивать.
Прежде всего США и ЕС введением санкций против российских чиновников и «государственных бизнесменов» дадут своим компаниям понять, что иметь дело с Россией опасно. Российская сторона ответит «симметрично», чем подтвердит эти опасения. Итогом станет сокращение притока капитала в страну и бегство средств самих россиян за рубеж.
К концу 2014 года отток капитала приблизится к 200 млрд долл., а валютные резервы сократятся более чем на треть. Инвесторы массово будут сбрасывать российские акции. Индекс РТС уйдет ниже отметки в 800 пунктов, и поддерживать его государство не сможет. У значительного числа крупных фирм возникнут сложности с обслуживанием зарубежных кредитов — а не надо забывать, что объем таких кредитов российских компаний и госорганов (732 млрд долл. по состоянию на 1 января) превышает объем резервов (510 млрд долл. на ту же дату) на 44%. Властям придется выбирать между платежеспособностью и курсом рубля. Конечно, не в пользу курса. Соответственно, не стоит ждать инфляции менее чем в 10% по итогам года.
Рейтинговые агентства пересмотрят российские кредитные рейтинги, и цена новых займов для наших компаний возрастет. Соответственно, подорожают и кредиты на внутреннем рынке, умножатся дефолты по личным и корпоративным долгам. Государству придется спасать компании («Мечел» — только первая ласточка) и докапитализировать банки.
Естественно, новые инвестиционные программы будут свертываться. Я бы оценил сокращение инвестиций по итогам 2014 года в 15—17%. Начнут снижаться цены на российские недвижимость и активы.
Я не верю в то, что наши олигархи, убоявшись санкций, начнут переводить активы в Россию: то весьма вольное отношение к собственности, которое сейчас демонстрирует новая власть в Крыму, свойственна и российским властям, а многие условности теперь скорее всего будут отринуты. В любом случае государство вынуждено будет вбрасывать десятки миллиардов долларов в экономику, чтобы не допустить обвального спада. И это, подчеркну, даже без жестких западных санкций.
Железный занавес
Хотя санкций, видимо, не случится. Европе нужны (пока) наши нефть и газ, но она попробует диверсифицировать поставки, и это несложно: с 2000 по 2013 год Россия увеличила добычу газа на 26%, а Катар — в 7,3 раза. О перспективах американского сланцевого газа тоже известно хорошо: прирост добычи составил в США за последние пять лет 230 млрд куб. м, в России — 67 млрд. Европейцы просто будут переходить на поставки газа из других стран.
При этом Россия не может переориентировать поставки: заводов по сжижению западносибирского газа так и нет, как нет и контракта с Китаем. Пропускная способность транспортных артерий, по которым углеводороды могут поставляться на Восток, — не более 15% от той, что имеется на западном направлении.
В результате за два-три года экспорт газа и нефти в Европу сократится на 20—40%, а он обеспечивает сейчас около 55% бюджетных доходов. Отсюда — пугающая перспектива недофинансирования российской соцсферы.
Никто не закроет импорт в Россию привычных нам товаров, никто не будет воздвигать против нас «железного занавеса». Мы сами начнем его создавать, теша себя иллюзией о том, что от протекционизма наша промышленность «поднимется с колен». Не поднимется — потому что ее сейчас просто нет. С 1985 по 2012 год число выпущенных в России грузовых автомобилей, зерноуборочных комбайнов и тракторов сократилось соответственно в 5,87, 14,1 и 34,0 раза, а, например, часов и фотоаппаратов — в 91 и 600 (!) раз.
Мы вообще не производим современной электронной техники, компьютеров и средств связи, на десятилетия отстали в фармацевтике и машиностроении. В последние годы до 55% импорта из ЕС составляли машины и оборудование, заменить которые в России нечем.
Призывать страну к автаркии могут только безответственные люди. Еще раз повторю: чем активнее мы будем отгораживаться от мира, тем быстрее придет конец путинской модели, ведь остальной мир для нас будет опасен своей успешностью, а не угрозами. Если кто забыл, то Советский Союз рухнул тогда, когда ему уже никто не угрожал, но бесперспективность его авторитарной модели стала очевидной.
Сегодня власть проявляет феноменальную самонадеянность, полагая, что Крым для России (и, что самое сомнительное, для россиян) важнее экономической успешности государства. Признание Москвой крымского референдума — это указание на то, что власть готова управлять открытой, сытой и надеющейся на лучшее будущее страной в условиях сокращения ее экономического потенциала. Есть ли у нее методы такого управления? В Кремле убеждены, что есть. Руководители СССР в середине марта 1991 года были уверены в том же самом.
Источник: http://glavcom.ua/articles/18340.html
Дата публикации на источнике: 19.03.2014
Автор: Владислав Иноземцев, РБКdaily
Россия включила в свой состав Крым, хотя для этого еще потребуется одобрение Совета Федерации, которое ожидается 21 марта. И никто не сомневается в единогласном одобрении ручным СФ принятого Кремлем решения. Достаточно было посмотреть на озаренные счастьем лица седовласых чиновников и слезы неподдельной радости у властных дам.
Крымчане, скорее всего, действительно в большинстве своем за присоединение к России. Но брутально проведенный референдум, в ходе военной агрессии, при яркой антиукраинской и пророссийской пропаганде, в спешке – такой референдум заложил мину замедленного действия под правовым существованием Крыма в составе РФ. И кто кроме российских госкомпаний и «обязанных» олигархов будет скупать краденное? – естественно никто. В первую очередь речь идет сейчас о «Черноморнефтегазе». Интересно, кроме активов крымские власти национализировали и обязательства этой компании?
Правовые последствия произошедшего придется расхлебывать еще долго. Причем, возможно, не одному поколению политиков. Как во вчерашнем выступлении Владимир Путин вспоминал большевиков и Хрущева, так и его наверняка будут вспоминать. И, возможно, не только в Украине или России, но и в мире. Ведь, по сути, Россия разрушила сложившийся после Второй мировой войны мир. Если раньше страны только распадались, то РФ создала прецедент поглощения. И в этом гигантское отличие между независимостью Косово и Крымом. Косово ведь так и не стало частью Албании.
Военного ответа России на этот шаг, конечно же, ждать не приходится. Никто не хочет Третьей мировой. Однако и без ответа он вряд ли останется. Впрочем, реально навредить Кремлю сейчас может только обвальное падение цен на нефть. Хотя и на это, вполне возможно, у Путина может быть припасен ответ. Ведь произошедшее в Украине готовилось задолго. И о «нефтяном оружии Запада», которое поспособствовало разрушению неэффективной экономики Советского союза не знает только ленивый.
Прямая речь: «Мы явно столкнёмся и с внешним противодействием, но мы должны для себя решить, готовы ли мы последовательно отстаивать свои национальные интересы или будем вечно их сдавать, отступать неизвестно куда. Некоторые западные политики уже стращают нас не только санкциями, но и перспективой обострения внутренних проблем. Хотелось бы знать, что они имеют в виду: действия некоей пятой колонны – разного рода «национал-предателей» – или рассчитывают, что смогут ухудшить социально-экономическое положение России и тем самым спровоцировать недовольство людей? Рассматриваем подобные заявления как безответственные и явно агрессивные и будем соответствующим образом на это реагировать»
В своем эпохальном обращении Владимир Путин подтвердил-таки наличие российских войск в Крыму. Правда подтвердил таким хитрым способом: «Вооружённые Силы России не входили в Крым, они там уже и так находились в соответствии с международным договором. Да, мы усилили нашу группировку, но при этом – хочу это подчеркнуть, чтобы все знали и слышали, – мы даже не превысили предельной штатной численности наших Вооружённых Сил в Крыму, а она предусмотрена в объёме 25 тысяч человек, в этом просто не было необходимости». То есть президент России официально признал, что в Крыму сейчас находится порядка 25 тысяч военнослужащих. По информации Минобороны Украины из них до 11 тысяч от Черноморского флота и 14 тысяч «усиление» ВС РФ.
Путин призвал немцев поддержать восстановление исторической России (прямая речь: «рассчитываю, что граждане Германии также поддержат стремление русского мира, исторической России к восстановлению единства») – имеется ввиду Юго-Восток? Ведь в начале своей речи он заявил: «После революции большевики по разным соображениям, пусть Бог им будет судья, включили в состав Украинской союзной республики значительные территории исторического юга России. Это было сделано без учёта национального состава жителей, и сегодня это современный юго-восток Украины».
Игроки на российском рынке акций расценили выступление Путина как нежелание дальнейшего поглощения Юго-Востока Украины (прямая речь: «Не верьте тем, кто пугает вас Россией, кричит о том, что за Крымом последуют другие регионы. Мы не хотим раздела Украины, нам этого не нужно») и акции неплохо подорожали. Подорожал также рубль. Мировые рынки также отреагировали положительно – купили акции, а продали золото, японскую йену и облигации. Однако в Украине царят другие настроения. И здесь начали еще больше опасаться появления «зеленых человечков» на Юго-Востоке. Каждый услышал от Путина то, что хотел услышать. Запад и Россия надеются на мир, а Украина опасается новых агрессивных действий российских вооруженных сил.
Источник: http://glavcom.ua/articles/18330.html
Дата публикации на источнике: 19.03.2014
Автор: Эрик Найман
Среди прочих проблем, Крым ждет резкое падение цен на жилье, землю и бизнесы.
Огромное неудобство для жителей оккупированного Крыма несет тот факт, что по украинскому и международному праву никакие юридические действия, совершенные в Крыму с момента оккупации и аннексии, не являются легитимными и правовыми. То есть, нельзя купить/продать землю, недвижимость. Купить/продать фирму, акции, корпоративные права. Оформить наследство. Вернее, продать-то можно, только вот какой безумный покупатель на такую покупку согласится? Украина должна официально признать Крым «временно оккупированной территорией» со всеми вытекающими последствиями. Это надо сделать уже сегодня.
Богатые россияне придут и будут все покупать? Да. Но по 5 копеек, с угрозой все потерять, когда Украина вернет контроль над территорией.
Источник: http://glavcom.ua/articles/18328.html
Дата публикации на источнике: 19.03.2014
Автор: Игорь Ляшенко